Ивер растерянно посмотрел вслед брату. Он не помнил, чтобы прежде когда-нибудь Раэвен ему врал – а предложенное объяснение совсем не было похоже на правду. И это беспокоило. Что же он там прячет такое, что даже брату не может сказать? А допрашивать Раэва не имело смысла – это Ивер знал давно, несмотря на свой хрупкий безобидный облик, порой мелкий оказывался тем ещё упрямцем.
Парень тяжело вздохнул, пытаясь прогнать засевшее внутри тянущее чувство. Что толку изводиться по неясным причинам, ведь, вроде бы, всё в порядке, Раэв на месте, на улице сияет погожее утро, и вообще, сегодня он впервые за чёрте сколько времени окажется на свободе. Губы снова растянула усмешка.
Ивер быстро замотал повреждённую руку чистой материей и натянул кожаную перчатку. Он уже собирался покинуть комнату, как взгляд его наткнулся на оставленное на кровати письмо. Было ли виной тому его природное любопытство, или пробудившаяся от событий последних дней подозрительность – как бы там ни было, он вернулся и поднял конверт. Хорошая бумага, печать на сургуче и вензель в углу – не разобрать, правда, ни того, ни другого, но по всему видно, что отправитель – не из нижних сословий. Больше на конверте никаких опознавательных знаков не было, даже имени адресата. Ивер даже засомневался – кто знает, с чего Раэв решил, что это ему. Ну, да теперь не спросишь.
Он опустился на кровать и сломал печать. Письмо – тонкий лист бумаги, исписанный незнакомым витиеватым почерком, выпало ему в руку.
Положенного по этикету приветствия не было, а с первых строк начинались какие-то непонятные претензии:
"Мне не нравятся те известия, которые приходят о тебе. Ты понимаешь всю емкость глагола "не нравятся"? Это в твоих же интересах, наконец-то уяснить значимость любых моих слов.
Как у тебя дела, Куран?"
- Так, - вслух сказал Ивер и нервно усмехнулся.
Сейчас по-хорошему надо было свернуть письмо и отдать его другу – видимо, он и обронил его случайно в комнате Раэвена. "Едва не прочитал, думал, мне. Да не в курсе я твоих любовных похождений в эпистолярном жанре, не волнуйся!"
Ивер жалобно посмотрел на исписанную бумагу, но та неумолимо продолжала:
"Скучаешь? Судя по тому, что ты еще ни разу не ответил на мои письма, подозреваю, что не очень. А вот я вспоминаю тебя. Почему-то сегодня, во сне, видел тебя рыдающим. Забавно, ведь ты еще никогда при мне не плакал. А теперь представь, мой милый, горячие слезы, стекающие по твоим щекам, сдавленные всхлипы..."
Приехали. Курану пишет какой-то влюблённый извращенец. Может, даже шантажирует. "Мм", - подумал Ивер. Не удивительно, в общем, ведь его друг очень привлекателен. Мысль том, что послание показывает явную (пусть даже бывшую) связь Курана с отправителем, он зачем-то гнал – она рождала в нём недовольство и злость.
Он не хотел, чтобы друг плакал по вине этого неизвестного человека.
"Разве подобная картина может не пленить? Ты все еще не скучаешь?
Однако, у меня есть для тебя одна новость и, думаю, тебе будет любопытно ее узнать. Мы почти его нашли. (Куран, ты понимаешь это? Вдумайся в эти строки и поплачь для меня, хотя бы один раз в своей ничтожной жизни) Более того, все факты указывают на то, что он находится в Академии, и это дело лишь нескольких месяцев или недель - установить его личность. Как ты отреагируешь на это, мой дерзкий котенок?"
А вот и угрозы. Иверу они были совсем понятны, потому что он не имел понятия, кто такой таинственный "он" и какой от его обнаружения будет вред Курану, но суть вполне улавливалась.
"Попытаешься найти сам, а может, и устранить? Нет, последнее совсем не в твоем духе, удивительно, каким образом в тебе мог проснуться романтический, благородный герой? Как это глупо, Куран, твое поведение вполне заслуживает отвращения, но тело... О, при первой же нашей встрече я напомню тебе, чего именно оно достойно.
И все же он почти найден, что ты об этом думаешь? Более чем уверен - ты прекрасно помнишь о своей дальнейшей участи. Как ты поведешь себя? Может, упадешь предо мной на колени? Будешь умолять, просить, целовать мои руки? Назовешь королем и отцом? О, как бы это было актуально... Подари мне несколько слез, прозрачных ли, кровавых, в этом нет разницы, и я подумаю. "Odero si potero; si non, invitus amabo", играй любовь также неистово, как ненавидишь.
P.S. Хотя, ты прекрасно знаешь, насколько непоколебимо любое мое решение, щенок. Сожги это письмо так же, как и остальные до этого."
Он опустил письмо, дочитав до гонца, и сжал похолодевшие от волнения пальцы. На душе стало как-то паршиво. Неужели это писал его, Курана, отец? Друг никогда особенно не распространялся о своей семье.
Ивер убрал слегка помявшийся лист в конверт, поднялся и подошёл к книжным полкам. Ему было муторно и стыдно за ту частицу себя, у которой обнаружился интерес к некоторым аспектам этого письма. Почти машинально он достал самую скучную и никогда-не-доставаемую книгу с полки, вложил конверт между страниц, после чего убрал на место. О том, чтобы отдать его Курану, он даже не подумал, но и уничтожить улику не решился.
Когда вещь исчезла с поля зрения, стало как-то по-глупому легче. Ивер растрепал свои непослушные волосы и постарался усмехнуться – это обычно помогало. Нельзя было в такой день позволять себе носить кислую рожу, даже если тебя так основательно выбило из колеи. Он не знал, сможет ли смотреть теперь в глаза Курану как обычно. Он постарается.
» Alchemy » Прилегающие территории. » Главный двор
